Тони Магуайр - Когда вернется папа… История одного предательства
Я удивилась, когда увидела пепельницу. Что это означало? Может, мой отец надеялся, что я смогу его простить и приеду к нему снова? Неужели он действительно считал, что совершил лишь незначительную провинность и я жила в Англии и не приезжала к нему только из-за своего эгоизма? Разве он мог так себя обманывать? Но мне уже никогда не удастся спросить его об этом, поэтому я лишь мысленно пожала плечами. С тех пор, как я впервые попыталась разобраться в причинах поступков своего отца, прошло много лет.
На кухне в сушке стояла единственная чашка с блюдцем, а на крючке у кухонной двери на плечиках из проволоки аккуратно висела свежевыглаженная рубашка кремового цвета. Казалось, будто отец может войти в любой момент, чтобы надеть ее.
Домашние животные моих родителей — большой и добрый золотистый лабрадор и две кошки — умерли за несколько лет до смерти матери. Их отсутствие придавало дому жалкий и опустевший вид. Я вспомнила, как их обожали родители, — и вновь у меня возник вопрос: если они были способны испытывать любовь и сострадание к четвероногим существам, почему они так мало любили меня?
Открыв заднюю дверь, я выглянула в запущенный сад и, повернувшись, чуть не споткнулась об отцовские принадлежности для гольфа. Я почувствовала, как на мои плечи снова опускается черное облако депрессии, и решительно отогнала его.
«Ради бога, Тони, — раздраженно сказала я себе. — Его больше нет. Лучше займись документами, а потом ты сможешь вернуться в Англию».
Я поставила чайник, чтобы заварить большую чашку чая, но сначала сполоснула ее кипятком. Мне было неприятно прикасаться губами к чашке, из которой пил он. Затем я взяла себя в руки и принялась за дела, из-за которых сюда приехала.
Первое задание казалось мне самым трудным. В ящике стола я нашла записную книжку, куда моя мать вносила все затраты на хозяйство. На страницах, исписанных ее мелким, аккуратным почерком, сохранились все статьи расходов их экономного существования. Кроме того, я нашла выписки из банковских счетов. Мой отец был слишком расчетлив и тратил очень мало.
На счетах оказалось довольно много денег, гораздо больше, чем я ожидала. Из другой выписки я увидела, что кроме ежемесячной пенсии несколько раз его счет пополнялся внушительными суммами. Одна была от продажи большого дома, в котором жили родители, а другие — от продажи всех антикварных вещей, которые усердно собирала моя мать на протяжении всего времени своего замужества. Она обожала и с гордостью демонстрировала свою коллекцию китайского фарфора и безделушек, собранную на блошиных рынках и в лавках старьевщиков и купленную за гроши. Когда я изредка приезжала в гости, у нее всегда находился какой-нибудь новый, недавно приобретенный прекрасный предмет, который она с гордостью мне показывала.
Моя мать любила всего две вещи: свои цветы и свои коллекции. Только благодаря им она могла чувствовать себя счастливой. И обе эти вещи исчезли из пустого дома старого вдовца.
Он очень быстро вычеркнул жену из своей жизни. Я находилась с матерью в хосписе, пока жизнь не покинула ее, а на следующий день после ее смерти приехала в дом, где жили мои родители. Ради ее памяти я приготовилась сдержать свой гнев по отношению к отцу: в ночь, когда она умерла, он отказался прийти в больницу и проститься с ней. Пока я сидела, держа ее за руку той ночью, мужчина, которого она любила столько лет, предпочел напиться в клубе «Британский легион».
Но, несмотря на мою сильную ярость и возмущение, мне все же хотелось побыть рядом с человеком, который знал и любил ее. Я хотела прогуляться по саду, который она вырастила, посмотреть в последний раз на ее коллекцию украшений и почувствовать ее присутствие. Мне хотелось, чтобы в моих мыслях она осталась той матерью, которой была до того, как мне исполнилось шесть лет: матерью, которая играла со мной, читала мне книжки на ночь, позволяла забираться к себе на колени и нежно обнимала меня. Такой я всегда любила ее. И на время забыла ее другую, ту, которая пожертвовала собственным ребенком, чтобы жить со своими мечтами о счастливом замужестве, и которая так никогда и не признала своей вины.
Я приехала в их дом — бывшую ферму, которую родители перестроили несколько лет назад. Я была готова забыть свою злость и выпить чашечку чая со своим отцом. Мне было необходимо немного продлить для себя жизнь матери и разделить с ним воспоминания, как и любой нормальной дочери. Я подошла к входной двери, выкрашенной в синий цвет, и попыталась ее открыть, громко призывая отца. Дверь была заперта. Тогда мне стало понятно, что, если я надеялась увидеть нормальные человеческие реакции, мне придется разочароваться.
Схватив дверной молоточек из латуни, я начала бешено колотить по двери, а потом отступила назад, ожидая, пока он откроет дверь.
Я услышала его шаркающие шаги и поворот ключа. Дверь открылась, и на пороге появился мой отец. Загородив проход, он смотрел на меня налитыми кровью глазами, которые казались провалившимися на его опухшем лице. Но я знала по запаху перегара, что оно было таким совсем не от горя, а от того, что он сильно перебрал вчера.
— Что тебе нужно? — грубо спросил он.
Вспышка детского страха заставила меня отпрянуть назад. Я попыталась скрыть свои чувства, но было слишком поздно. Он все понял, и в его глазах зажегся огонек торжества.
— Ну, Антуанетта? Я задал тебе вопрос.
Такая вспышка агрессии от человека, который должен был сейчас скорбеть о своей жене, удивила меня, но мне удалось взять себя в руки.
— Я пришла узнать, как ты себя чувствуешь и не нужна ли тебе помощь, чтобы разобрать мамины вещи. Я думала, что мы могли бы выпить чаю, раз я здесь.
— Подожди тут.
С этими словами он закрыл дверь перед моим носом, и я, озадаченная, так и осталась стоять у порога.
«Наверняка, ему захочется обсудить вопросы по организации похорон, — думала я. — Ведь я — их единственный ребенок».
Я ошибалась.
Прошло несколько минут, дверь снова открылась, и в мою сторону полетели несколько набитых доверху черных пакетов для мусора.
— Вот вещи твоей матери, — заявил он. — Можешь отдать их в благотворительный магазин. Только не относи в самый ближайший: мне не хочется, чтобы кто-нибудь из знакомых их случайно увидел.
С этими словами он снова закрыл дверь, и я услышала поворот ключа. Не веря своим глазам, я стояла у порога, и у моих ног громоздились мешки, из которых вываливалась одежда моей матери.
«Он даже не выделил ни одного из ее чемоданов», — думала я, укладывая мешки в свою машину.
Только лишь после похорон я узнала, что отец втихомолку продал мамину коллекцию еще до ее смерти. Ему не хотелось, чтобы я знала об этом, и, возможно, поэтому он не впустил меня в дом, где я собственными глазами увидела бы, сколько вещей уже исчезло. Хотя отцу было наплевать на мое мнение, все же ему не хотелось, чтобы об этом пошли разговоры.
